В шестнадцать лет я, безумно влюбленная в своего репетитора по физике, мучительно пыталась сделать вид, что понимаю его объяснения по поводу электромагнитной индукции. Когда он говорил: «Скажите, что вам непонятно?» — мне было очень трудно удержаться, чтоб не сказать ему: «Мне непонятно, почему вы не пригласите меня в кино, почему не замечаете моей хорошенькой кофточки и почему вы, видя, что я ничего не понимаю в физике, не назначите мне дополнительные занятия. Я ведь погибаю, неужели непонятно?!» Мой репетитор, студент физико-математического факультета, был влюблен только в свою науку, и он не замечал ни весны, ни меня ни милых девушек, с нежностью глядевших на него. А я ненавидела физику и математику и делала все, чтобы отвлечь студента от занятий. Я читала ему законы Ома, Бойля-Мариотта наизусть, с выражением, как стихотворения в прозе, к его приходу надевала самую хорошенькую кофточку и душилась мамиными духами. Но он все выдержал, а я, как ни странно, выдержала переэкзаменовку. Однажды я, уже ученица театрального училища, шла по Кисловскому переулку с веточкой сирени и встретила своего учителя. К тому времени я уже была влюблена в артиста Жарова. Студент проводил меня до трамвайной остановки, и я, на прощанье подарив ему веточку сирени, сказала с кокетством опытной актрисы: — Вспоминайте о своей бездарной ученице, хотя бы пока не завянет' эта ветка. — А когда трамвай тронулся, я, высунувшись из окошка, добавила: — И не забудьте, что ветка, опущенная в воду, потеряет в своем весе ровно столько, сколько весит вытесненная ею вода! Студент рассмеялся, а я уехала. И прошло немало лет... Отгремела война, и однажды в газете, среди награжденных за особые открытия в области физики, я встретила фамилию своего репетитора. Но его не встречала до вчерашнего дня... А вчера после концерта я встала в очередь на автобус. Стоявший впереди меня высокий мужчина с устало опущенными плечами и толстым портфелем, обернувшись, посмотрел на меня. Но я не обратила на него внимания. Подошедший автобус, проглотив половину очереди, захлопнул дверцы перед носом этого человека. — Я загадал, — сказал он мне, — ежели автобус меня не возьмет, я угадал, кто вы. Мне кажется, что вы — моя первая ученица по физике... И на радость оставшейся очереди мы решили с ним пройтись пешком. — А я читала о вас в газете... — Неужели не забыли мою фамилию? — изумился он. — Хотя я вашу помню. Удивительно, как мы помнили с ним все, что касалось той весны, и как весело и интересно нам было о ней говорить. Около метро он подвел меня к продавщице сирени. — Только рубль ветка, только рубль, — бойко выкрикивала женщина. — А все? Молодая сторонница частной торговли быстро пересчитала ветки: — Без ведра — десять рублей. — Без ведра, — сказал он и протянул мне цветы. И в автобусе мы не искали с ним тем для разговора. К тому же он оказался театралом. — Видел на сцене вас. И сразу узнал. Знаете почему? У вас интонации те же... И вы, как тогда, поднимаете правую бровь. И я все вспомнил... и даже кофточку вашу в горошек вспомнил... На прощанье я уговорила его взять у меня веточку сирени. Прищурившись, будто что-то припоминая, он сказал: — Поставить ее в воду и не забывать... «Неужели помнит?» — подумала я. — ...и не забывать о sac, хотя бы пока завянет ветка! И еще... — Он пытливо глядел на меня смеющимися глазами. — И еще... — добавила я, — ...не забыть, что каждая ветка, опущенная в воду, теряет в своем весе ровно столько, сколько весит вытесненная ею вода! И мы рассмеялись так громко, что на нас обернулись все пассажиры. Был май, в автобусе пахло сиренью... |